Слава Корань не захацеў стаяць у чарзе да Лявона Вольскага

"Я не хотел писать тексты. Но когда их перестал писать Аксенцев, я вынужден был обратиться за помощью к Лявону Вольскому. Он написал тексты к моему первому "сольному" альбому. Я подготовил второй. Но у него свой проект, и не один. Значит, я должен стать в очередь и ждать, когда она дойдет. Я решил писать сам."

Чытайце інтэрвью лідэра гурта Уліс цалкам на сайце газэты Ежедневник.

– Для разминки давай начнем разговор с биографических данных…

– Мой отец был военным врачом, и его из Беларуси перевели в Псковскую воздушно-десантную дивизию. Там, в военном городке, я родился и жил свои первые пять лет. Потом, когда он демобилизовался, мы вернулись назад в Минск. Отец продолжал работать врачом, был главврачом лечкомиссии, а мать – завучем в школе. Сначала 30-й, а потом – 24-й.

– Так тебя, видно, и воспитывали по-военному строго?

– Во время войны отец был в партизанах, и в армию после ее окончания он скорее всего пошел по инерции. И "армейской жилки" у него не было. А вот партизанская была. Она мне по наследству передалась, и в душе я партизан.

– И где юный партизан учился?

– В шесть лет я пошел учиться в музыкальную школу, где учился играть на фортепьяно, а ближе к семи – в общеобразовательную. По окончании обеих школ поступил в Радиотехнический институт, из которого вышли фактически все белорусские гитаристы – и Козловский, и Растопчин, и Ведмедь, и Герасимович… Кого не вспомнил – пусть меня простят. По окончании работал наладчиком вычислительных машин в "Центрвоенкомплексе", объездил за 10 лет практически весь Советский Союз. И все это время главным моим хобби была гитара. В 1988 году я бросил работу, и основной моей профессией стала музыка.

– Довольно странно слышать от человека, у которого за плечами музыкалка, что учиться дальше он пошел в радиотехнический…

– Наша музыкальная школа только отбивает желание заниматься музыкой. По крайней мере, на том инструменте, на котором тебя учат. Тебя заставляют играть гаммы, этюды и всякие пьески и не учат думать. После школы ты не умеешь импровизировать и не понимаешь, что это такое. И все же нет ничего странного, что, наслушавшись "Led Zeppelen", "Pink Floyd", я захотел играть на гитаре.

– Насколько я знаю, послушать, а тем белее достать записи западных рок-групп в Союзе было очень сложно. Откуда ты черпал информацию?

– Какие-то записи были, были какие-то обрывки с вражеских голосов радийных. Благо были коротковолновые приемники. "The Beatles", "Led Zeppelen" не были запрещенными группами. Фирма "Мелодия" даже их пластинки выпустила. Был, конечно, и список запрещенных групп, но, в принципе, информация была.

– По прошествии определенного времени студенческие годы вспоминаются с умилением – первые годы самостоятельной жизни, первый роман, первый секс…

– Я по характеру такой человек, что не умиляюсь прошедшему, а живу настоящим и будущим. В молодости у человека нет ни опыта, ни мудрости, которая приходит с годами. Я не думаю, что тогда деревья были выше и воздух чище. Я не очень сентиментальный человек. Хотя мне жалко, когда в кино кого-то убивают, животных жалко. А про первую любовь я никогда не вспоминаю, и это не самое главное в моей жизни. Я женился в 32 года. А до этого, если мне снился сон про свадьбу, я просыпался в холодном поту и думал: "Какого фига я наделал! Я испортил себе всю жизнь!" – и считал, что никогда в жизни не женюсь. Пришло время, я женился, и рад тому, что произошло. И когда я встречался с девушками, то строил отношения на дружеской основе: мы нравимся друг другу, между нами что-то есть, но мы только друзья. Если требовали чего-то большего – то не очень-то и хотелось! Я никогда девушкам не пытался втирать мозги или петь соловьем. Дружим – хорошо, нет – до свиданья. И на меня не подействовали б слова: "Я от тебя беременна". Нас, конечно, тогда не учили, как предохраняться, но надо просто не быть дураком, и этого не произойдет. Но даже если бы такое произошло, насильно я бы никогда не женился на этом человеке.

– А вообще, в молодости ты пользовался у девушек популярностью?

– Были времена, когда за мной бегали. По крайней мере, я за девушками не бегал.

– А как ты познакомился со своей женой?

– Когда еще я работал наладчиком, ехал из Бреста, увидел ее в поезде, подошел и познакомился. Бывает так, когда искра пробегает. И это нечто большее, чем секс. Когда вместе просто интересно быть. Тогда – ты нашел свою половину.

– Как у тебя с наркотиками и алкоголем?

– Говорить, что рок-н-ролл напрямую связан с наркотиками и алкоголем, стали благодаря русским рокерам. Это у них музыка не отделима от этих атрибутов. На фестивале "Сырок" в России, когда я сказал, что не курю вообще, а не только гашиш, на меня русские рокеры смотрели как на идиота. И не поверили. А у них курили все. В Бресте после концерта музыканты одной русской группы пригласили меня к себе в номер выпить. Смотрю, а они наливают по полстакана тройного одеколона и столько же колы. Отказаться не смог, пришлось выпить. До сих пор помню, как неделю изо рта одеколоном несло. Это их имидж и их понимание рок-музыки. Я его не приемлю.

– Когда ты в 88-м уволился и занялся музыкой, ты же не ушел в никуда?

– Я играл в группе, когда учился в институте. С 78-го по 80-й болтался по свадьбам. А потом в кафе "Меридиан" мы собрали группу "Лифт". Потом Слава Степанов позвал меня в группу "Студия 7", а после его ухода мы создали группу "Бонда". И как-то наш басист, Сергей Кравченко, обиженно сказал, что из всего коллектива один я работаю. И если я не уволюсь, он со мной играть не будет. И я уволился.

– "Бонда", на мой взгляд, была супер-группой. И вдруг развал. Почему?

– Просуществовать больше пяти лет может только коллектив, у которого тепличные условия работы. Нужно, чтобы был нормальный шоу-бизнес и заработки. Тогда, при наличии совместимости, они могут существовать сколь угодно долго. В наше время шоу-бизнеса не было, денег много мы не зарабатывали, но зато были разные смешные трения. Например, начинали выяснять, почему нет успеха. Сегодня это – Борщ плохо играет, нужно другого барабанщика. Через месяц – Ворошкевич плохо поет, нужен другой вокалист. Я же хотел только заниматься творчеством и не мешать творить другим. И однажды понял, что добиться этого могу, только создав новый коллектив. Я только ждал момента. И когда в 1989 году Сергей Кравченко поссорился с гитаристом Ваней Марковым и пришел ко мне с предложением создать новую группу, я понял, что этот момент наступил. Вместе с Феликсом Аксенцевым, Кириллом Шевандо, Валерой Тиницким мы создали "Уліс". И позвали к себе вокалистом Андрея Патрея.

– То есть, вокалиста искали. А почему не позвали Ворошкевича?

– Ворошкевич и Борщ (Сергей Кныш) хотели продолжать "Бонду". И она несколько лет просуществовала. А когда Ворошкевич окончательно рассорился с Марковым, даже было две "Бонды" – Ворошкевича и Маркова.

– А почему позже возникли проблемыу "Уліса"?

– Когда возникает, пусть призрачная, надежда на успех, возникает желание выяснить, кто главный. Такими выяснениями Кравченко развалил "Бонду" и по этой схеме пытался развалить "Уліс". Я этого не дал сделать, но, будучи товарищами, мы записали только один альбом. А потом постепенно и вовсе разошлись.

– Вокалистом ты стал от безысходности?

– Я не хотел писать тексты. Но когда их перестал писать Аксенцев, я вынужден был обратиться за помощью к Лявону Вольскому. Он написал тексты к моему первому "сольному" альбому. Я подготовил второй. Но у него свой проект, и не один. Значит, я должен стать в очередь и ждать, когда она дойдет. Я решил писать сам. То же и с вокалом. Я знал, что мне это не дано, что меня будут гнобить. Как вначале гнобили и Патрея. Но я пошел на это, чтобы выжить. Вокалисты уходят, проект остается.

– Можно ли "Уліс" считать полноценной группой?

– Конечно. В этом я убедился на концерте "Рок па вакацыях". "Крама", "Уліс" и "Neuro Dubel" – единственные, кто выступил так, что вздрогнул зал. Все остальные даже мониторы не могли нормально настроить. А там было 20 команд. Измельчала молодежь.

Дмитрий Лукашук, интернет-газета "Ежедневник"

Апублікавана 26.10.2008 by Андрэй.